20

Утром в понедельник меня разбудил звонок Кира.

– Как ты? – спросил он.

А как мне могло быть после лошадиной дозы снотворного, которое я глотнула вчера?

– Не могу сейчас говорить. Я перезвоню позже, – сказала я Киру и отключилась. А потом опять провалилась в свое беспамятство.

Меня вернул к активной жизни звонок Вали, обеспокоенной моим отсутствием в «Дубраве». Я пообещала ей, что вот-вот появлюсь.

Мне не сразу удалось заставить себя принять вертикальное положение. Правда, взгляд на себя в зеркало меня немного подзавел. Когда я увидела своего помятого «рокера», мне сначала стало жутко, а потом смешно. Это подействовало на меня как взбадривающий горяче-холодный душ.

«Рокер» требовал гораздо больше времени, чем «бахрома». Я пробовала хоть как-то его восстановить, но скоро потеряла терпение и отправилась в «Дубраву» какой была.

– Пожалуйста, ни слова о прическе. – Это было первое, что я сказала Вале. Она ответила мне своей самой материнской улыбкой. Но ее улыбка пропала, когда она вгляделась в мои глаза. Их выражение вряд ли могло соответствовать моей задорной шевелюре.

– Как ты думаешь сегодня работать? – с сочувствием спросила Валя.

Этого я и сама не знала.

– Как-нибудь раскачаюсь, – пообещала я.

– Я могу тебе чем-то помочь?

Я отрицательно покачала своей все еще тяжелой головой. Рассеять в ней туман не помогал ни чай, ни кофе. Вчера вечером мне не удавалось остановить ее мотор, сегодня – завести этот мотор на полные обороты.

– Насколько я знаю, у тебя сейчас нет срочных заказов. Возьми несколько свободных дней, – предложила Валя.

Конечно, это было самое лучшее.

Мой трехдневный отпуск по семейным обстоятельствам был быстро согласован с Дубравиным. Прощаясь со мной, Валя попросила:

– Держи меня в курсе дела. Я понимаю, что за три дня мало что изменится, но а вдруг…

Она не знала, как много изменилось уже за прошедшие выходные. Речь об этом не зашла сама собой, и я не стала рассказывать Вале о своих субботних и воскресных похождениях. Но теперь, под ее участливым взглядом, я почувствовала себя обманщицей, и это как-то отпечаталось на моем лице. Валин взгляд заострился.

– Или уже есть какие-то новости?

Мне было проще ознакомить ее с новыми фактами, чем все скрывать. Я начала с Ларисы и ее заверений, что Элеонора ходила не на занятия вокалом, а на собрания секты, где распеваются мантры.

– Но я не принимаю это всерьез. Тем более что вчера обнаружилось, что Элеонора перед своим исчезновением стала работать в гостинице «Бивак», где бивакуют пацаны-строители. Эта новость беспокоит меня в данный момент гораздо больше.

– Вот те на, секта… – растерянно вымолвила Валя. Я удивилась: неужели она поверила?

– Эта секта только в голове у Ларисы. А может, только у нее на языке, – сказала я.

– Значит, Ларисе ты совершенно не веришь.

– Конечно нет. Неужели принимать за чистую монету всю ту хрень, которую она мне выдала?! Что из того, что Элеонора сидела на полу с закрытыми глазами и распевала там «а» и «о»? Пусть это даже мантры. Это еще не собрания секты. Это просто необычная методика распева…

То ли от страстности этой тирады, то ли из-за вчерашних таблеток на меня снова накатила тошнота. Наверное, я изменилась в лице.

– Но тебя это все же беспокоит, верно? – спросила Валя.

– Да не беспокоит меня эта хрень! Меня от нее тошнит, – вырвалось у меня.

Валин взгляд оставался вопросительным. Это мне вконец испортило настроение, и я поспешила уйти.

По дороге из «Дубравы» к метро я решила немедленно разобраться с гостиницей «Бивак». Меня удивляло, как мало значения придавала Валя этой новости. Я же сама теперь могла думать только о ней. Элька – барменша в гостинице! Среди пьяных строителей! Не буду распространяться, что мне за этим виделось.

Еще дома, перед тем как отправиться в «Дубраву», я позвонила Антону Палычу в его гостиницу, но он, как мне сказали на ресепшене, еще не появился. Не появился он и когда я позвонила в «Бивак» по дороге из «Дубравы» в метро. Я тогда решила сначала заехать к матери. Почему она мне ничего не сказала о новой работе Элеоноры? Неужели она и правда о ней не знает?

После того как я рассказала Ольге Марковне о Борисе, певшем вместо Феди с Элей, и о гостинице «Бивак», где ее любимая дочь работала перед своим отпуском, мать с минуту молчала. Я ее не торопила. Ее взгляд, направленный на меня во время моего рассказа, так на мне и остался, как это бывает, когда человек вдруг немеет от услышанного или погружается в свои раздумья. Или обнаруживает, что его собеседнику стало известно то, что он от него скрывал, и соображает, как ему на это реагировать.

– Все это еще надо проверить, – наконец сказала Ольга Марковна и отвела от меня свой взгляд. Теперь он был направлен в окно за моей спиной.

– Ты не веришь, что Эля поменяла работу?

– А почему я должна всему верить? Кто он такой, этот Борис?! Подумаешь, спел с Элькой пару раз вместо Федора и теперь все о ней, видите ли, знает. Какая еще гостиница? Зачем она Элеоноре? Он все придумывает, а ты ему прямо так, с ходу, и веришь.

Но это были эмоции. Я видела по ее глазам, что она думала иначе.

– Скажи, были какие-то изменения в рабочем графике Элеоноры в феврале-марте?

– У нее постоянно все менялось.

– А она всегда спала дома?

– Ну, знаешь! – возмущенно воскликнула мать.

– Я спрашиваю не из любопытства, неужели не ясно? Сейчас это важно.

– Сама подумай, в какое положение ты меня ставишь. Ты сейчас для Эли, можно сказать, чужой человек, а спрашиваешь о том, что не всегда говорят и подругам. Когда Эля вернется и узнает, что я тебе рассказала все подробности о ее личной жизни, что она почувствует, как ты думаешь? Или ты уже теперь думаешь, что она никогда не вернется?

Последний вопрос прозвучал яростно.

– Я, конечно же, так не думаю. Но как найти Элю, не зная подробности ее жизни перед отъездом?

Мать уставилась в пол, помедлила и рассказала:

– Перед отъездом она не раз где-то ночевала. Из-за этого у нас с ней все и началось. Она говорила, что у кого-то из ее знакомых есть квартира в центре, они же сами живут в загородном доме и дали ей ключи на тот случай, если ей надо будет переночевать после работы. Она ведь иногда очень поздно заканчивала и просто валилась с ног от усталости. Особенно в последнее время…

– Вот-вот, особенно в последнее время.

Мать мою реплику проигнорировала. Помолчав, она стала рассказывать дальше:

– Что ее ни спроси, она от всего отмахивалась, потом стала грубить, а в день отъезда в Сочи и вообще вела себя со мной просто чудовищно… Я вошла к ней в комнату, она собирала вещи. Я попробовала ее